Константиново

 

Мальчик городской, гощу в деревне,

Вырвавшись из тинистой толпы.

Здесь поют протяжней и напевней,

В остальном – в словах весьма скупы.

 

Цепь тяну. Вспотел. Лупасит лето

В темечко… И помню до сих пор

Холодок колодезных ответов

На пустой ведёрный разговор.

 

… Творчество – затворничество мысли,

Чтоб от помутненья упасти

Чистый кладезь – в дымном коромысле.

Глубину – до нёба донести.

 

Есенин и Лазо

 

Алкоголь выходил мутноватой слезой – и не брал ни шиша.

Двое тезок-погодков, Есенин с Лазо, пили на брудершафт.

– Ты хоть сам, а меня-то… – Да знаю, Серег… – Но чего уж теперь…

И лежал на столе одинокий сырок – преломленьем потерь.

 

– Вон Платонов Андрюха в железном гудке слышит ржанье коня.

Так что можем с тобой уходить налегке, никого не виня.

– Не напрасно твой колокол строчки литой загудел наверху.

Два полешка, сгорели мы, став теплотой, а не сгнили в труху.

 

И один из них долго смотрел на свечу, а другой – в потолок.

Но ключами звеня, всех торопит ворчун, как бы ты ни толок

Водку теплую в стопке, итожащей то, что в себе ты носил.

Сквозь пшеничную корку Сережины сто поднимаются в синь.

 

 

Лиры милой не отдать

 

«Но только лиры милой не отдам» (С. Есенин)

 

На торг – всё выставит рука, но продавцу – нет в этом толка:

Пуская лиру с молотка, лишь разобьешь ее – и только.

 

Хоть оптом, хоть почасово – поэта купишь ли? Да хер вам!

Искусство – корня одного со жгучей искренностью нерва.

 

Чтоб честно – искры изо лбов, пусть даже на корявом сленге.

Литература – как любовь: она не может быть за деньги.

 

 

Полет колыбели

 

Не пыль мы под копытами, не брызги мы капели –

Года людей отсчитаны качаньем колыбели.

 

Намаясь за день, матушка толкает люльку сонно –

И улетает ладушка в тот край, что выше клена…

 

Созвездий стихла звонница. Век – беды прибавляет.

…Былое, пусть не помнится, но нас не оставляет.

 

Тревожно станет, тошненько, увязнешь в буднях липких –

Из детства жди помощника, и с ним взлетайте в зыбке

Над радугой кокошника, над радугой улыбки.

 

 

Красное и белое

 

Что ни говорю я, что ни делаю –

Чувствую на дне свою вину.

Алкомаркет «Красное и белое»,

Прекрати гражданскую войну!

 

Чтоб две крови дедовские, бьющие

Прямо в сердце: чья тут сторона? –

Помирились той проклятой Пущею,

Выхлебанной внуками сполна.

 

 

Пока не упал

 

Зря спорят два ученых дурака

О небесах: темно или светло там?

Что выпадет – узнаем… А пока

Монетку солнца бросив в облака,

Бог попросту любуется полетом.

 

 

Шпана всех размеров

 

На поясе каждый нес cвинцовую тяжесть блямб.
Финт левой, а правой – в нос: таков мордобойный ямб.

Еще раз – наоборот! Кричат кореша: «Харэ!»
Сжимаю разбитый рот, но кровью течет хорей.

Анапест? А на фиг он? Развинчен, как дольник, шаг,
Но если ты не муфлон, елозит внутри душа.

А дактилем – тык в глаза, и в блеске стеклянных роз
Увижу: ползет слеза из чьих-то стальных желёз.

 

 

Баллада о собаке

 

На работу придорожной рощею –
Как всегда, не глядя в свод небес.
Вдруг с утробным лаем псина тощая
Ринулась толпе наперерез.

Разом тормознули, шансы взвешивая:
Электричка тронется вот-вот.
«Да она, наверно, просто бешеная!» –
Крикнул чей-то искривленный рот.

«Бей ее, а то сейчас набросится!» –
Камни слов гремят меж слюнных брызг…
Только вдруг над всей разноголосицей
Жалобно взлетел щенячий визг.

Шум затих. Мы повернули головы:
Под кустом, у травянистой кочки,
Копошатся маленькие, голые,
И подслеповатые комочки –

Мира новорожденные жители…
Замер торопившийся народ.
Расступился очень уважительно
И пошел тихонечко в обход.

 

 

От печи

 

От печи начиналась держава российская.
От печи, да не лежа на этой печи:
Что якутская стужа, что вьюга мансийская –
Рубим избы, печные кладем кирпичи.

Заметают снега поселения русские,
Но в сугробах упрямые трубы торчат.
На восток и на север дорожками узкими
Серебрится просторов холодных парча.

Так с природой суровой страна моя спорила:
Месит глину печник – значит, дому почин!
Так течет беспокойная наша история
Через устье широкое русской печи.