Есенин и Айседора Дункан

Был у женщины этой

особенный шарм,

Был у женщины этой

особенный шарф –

Спелых ягод в нём чудилась сласть.

И рязанский парнишка

с широкой душой

Глаз своих не сводил

с танцовщицы босой,

В смелой пластике чувствовал страсть.

 

Говорил Айседоре

Есенин-поэт,

Что любовь –

это тоже немножко балет:

В нём сливаются нежность и дрожь;

Что, не встретив её,

он давно бы зачах,

Что малиновый шарф

у неё на плечах

На рассветное пламя похож.

 

Парным танцем

была их богемная жизнь:

Было в радость по миру

летать и кружить.

Свет далёких софитов их звал.

Но недолог был

этот блестящий роман …

Вдруг судьба совершила смертельный батман:

У обоих – печальный финал.

Где теперь, Айседора,

твой шёлковый шарф

И парижских духов

упоительный шарм,

Поцелуев и горечь, и мёд?

А парнишка, что шляпу

снимал у дверей,
Восхищал всех копной

золотистых кудрей,

В душах юных поклонниц живёт.

 

Нет случайных событий

на нашей земле.

Карандашик танцует

в ночи на столе,

Красный свет ночника как ожог.

А в строках молодой

размышляет поэт,

Что поэзия – тоже

немножко балет,

Через время высокий прыжок.

 

 

Сергею Есенину                            

Парень с тальянкой

и он же при галстуке – франт.

В ширь горизонта Есенина стих.

Жизнь, возвратись

и сорви незаметно стоп-кран,

Чтоб этот голос в ночи не затих!

Душу топлёным в печи

молоком успокой,

Соком берёз из рязанских широт.

Просто скажи,

кудри ласково тронув рукой:

«Грусть эта скоро, Серёжа, пройдёт.

Роза повенчана с жабой,

тебе ли не знать?

Страсти – дрова, чтобы ярче гореть!

Рай подождёт,

и святая отступится рать.

Плачешь? Ко мне прижимайся скорей!»

Скажешь вот так,

и Есенин останется жив,

Быстро попятится чёрная тень.

Сладко уснёт он,

под щёку ладонь положив.

А под подушкой – сияющий день.

Станет когда-то

Он, вечный бунтарь, старичком,

С внуком за ручку пойдёт по земле…

Дёргай стоп-кран!

Только мчатся столетья молчком.

Томик раскрытый лежит на столе.

 

                                

 Пион

Он будто бы на царство посажён –
На столике журнальном, как на троне,
В хрустальной вазе высится пион
В своей багряно-розовой короне.
На заднем плане ряд серьёзных книг,
Под переплётом каждой дышит вечность.
На этом фоне жизнь пиона – миг,
Недолговечна розовая млечность.
Соседство это, согласишься ты,
Для строгих фолиантов не обуза:
Цветы и книги, книги и цветы –
Нет на земле прекраснее союза!
Внутри пиона будто  вечный бал,
А лепестки – наряды юных фрейлин.
Пион домашних всех очаровал.
Но век цветка уже давно отмерен.
А он глазам горящим нашим рад
И небу за окошком, что бездонно.
Впитали книги нежный аромат
Навек – Его величества пиона.